[html]<br><div style="margin: auto"><div class="t2title1"><div class="t2title2">

Родольфус Лестрейндж

</div></div><div class="t2body"><div class="t2stuff"><table width="100%" cellspacing="1" cellpadding="1"><tr><td align="center" width="35%"><div class="t1">– полное имя –</div></td><td align="center" rowspan="4" width="30%"><img src="https://forumupload.ru/uploads/0010/52/3b/2/831211.gif" width="150"></td><td align="center" width="35%"><div class="t1">– годы жизни –</div></td></tr><tr><td align="center" width="35%">

Rodolphus Tadeus Mortimer Lestrange

</td><td align="center" width="35%">

50 лет (на момент смерти)<br>
29.02.1948 — 25.04.1998

</td></tr><tr><td align="center" width="35%"><div class="t1">– статус крови –</div></td><td align="center" width="35%"><div class="t1">– образование –</div></td></tr><tr><td align="center" width="35%">

Чистокровный.

</td><td align="center" width="35%">

Хогвартс.<br>
Слизерин, выпуск 1966 года.

</td></tr></table><div class="t1">– занятость –</div><center>

Весна 1967 — осень 1981. Министерство магии, Отдел Тайн, комната смерти.<br>
17 августа 1997 — ... . Министерство магии, глава Отдела Тайн.<br>
Пожиратели смерти, Ближний круг.

<br><br><div class="t1">– сокращения имени, прозвища –</div>

Рудо.

</center><br></div><div class="t1container"><div class="t1tabs"><div class="t1tab"><input type="radio" id="t1tab-1" name="t1tab-group-1" checked><label for="t1tab-1">основы</label><div class="t1content"><div class="t1stuff1"><div class="t1h2">семья</div><div class="t4">in our family portrait we look pretty happy, we look pretty normal</div><br>

<!-- прадеды и прабабушки -->

<div style="margin-left: 20px">
&nbsp; <font size=4px>➺</font>  <b>Bertrand Lestrange</b>  <font size=2px>&</font>  <b>Marion Lacroix</b> — прадед и прабабушка по линии отца. <br>

<br>
</div>

<!-- деды и бабушки -->

<div style="margin-left: 20px">
&nbsp; <font size=4px>➺</font>  <b>Bonifatius Lestrange</b>  <font size=2px>&</font>  <b>Yvonne Meliflua</b> — дед и бабушка по линии отца.<br>

<br>
</div>

<!-- родители, дяди, тети -->

<div style="margin-left: 20px">
&nbsp; <font size=4px>➺</font>  <b>Zektus Lestrange</b>  <font size=2px>&</font>  <b>Placida Carrow</b> — отец и мать. <br>

<br>
</div>

<div style="margin-left: 20px">
&nbsp; <font size=4px>➺</font>  <b>Rigard Lestrange</b>  — родной дядя по линии отца.<br>

<br>
</div>

<div style="margin-left: 20px">
&nbsp; <font size=4px>➺</font>  <b>Blanche Lestrange</b>  <font size=2px>&</font>  <b>Geadd Goyle</b> — родная тетя и дядя по линии отца.<br>

<br>
</div>

<div style="margin-left: 20px">
&nbsp; <font size=4px>➺</font>  <b>Rabastan Lestrange</b>  <font size=2px>&</font>  <b>Agata Rowle </b> — младший брат и невестка. <br>

<br>
</div>

<div style="margin-left: 20px">
&nbsp; <font size=4px>➺</font>  <b>Bellatrix Black</b>  — супруга. <br>
<br>
</div>

<br><br><div class="t1h2">имущество</div><div class="t4">statues&empires are all at your hands, water to wine and the finest of sands</div><br>

— Волшебная палочка: бук и сердечная жила дракона, 11,5 дюймов, жесткая. <br>
— Четки в виде браслета, которые носит почти все время на запястье. На них несколько бусин другого рода — цветов и материала. Каждая бусина активируется только в поле символов ритуала по вызову душ. Работают параллельно с произносимыми заклинаниями — используются только для больших по размеру диаграмм, где необходимо обхватить большой периметр, бусины прогоняют те же защитные чары по линии замкнутого чертежа, чаще круга. <br>
— Кинжал. Активируется кровью (достаточно капли). Позволяет чертить линии символов и диаграмм на любой поверхности, линии будут видны и подсвечены красным цветом. <br>
— Перчатки длинные, выше локтя. Не рвущиеся и защищающие от уколов, мелких порезов. <br>
— Первый перстень отцовский с оттиском — открывает вход в склеп (Ключ от магического замка), что находится в скале под поместьем. <br>
— Второй перстень с камнем, что меняет в цвет в зависимости от того, какая магия преимущество использовалась в данном месте, если ее плотность достаточно высока. Например, в Лестрейндж холле камень всегда серый или чёрный, в больнице святого мунго камень белый. В Хогвартсе в кабинете ЗОТИ перстень будет красным или зелёным (зелёным защитные чары, красным — атакующие). <br>
— Магические очки — увеличивают изображение в несколько раз, если отрегулировать (как бинокль)<br>
— филин Клаус. <br>
— несколько Метел фирмы "Нимбус" и "Серебряная стрела". <br>

<br><br><div class="t1h2">внешность</div><div class="t4">i am beautiful in every single way so don't you bring me down today</div><br><div class="t1">– прототип –</div><center>

Ville Valo, Johnny Depp.

<br><br></center><div class="t1">– отличительные черты –</div>

Волосы обычно не коротко стриженная, а слегка отпущенные.
Обычно носит много всяких побрякушек — несколько медальонов на цепях, чётки на запястье, несколько колец. Любит перчатки. Выходя из дома всегда одет очень опрятно, но в доме предпочитает носить свободные вещи (вроде свободных рубах). Предпочитает однотонные темные цвета.

<br><br>
<b>Татуировки:</b> <br>
&nbsp;&nbsp; ✢ <a href="https://forumupload.ru/uploads/0010/52/3b/2/978232.jpg">Трикселион</a> с правой стороны у самого основания шеи. Сделана летом 1965 года во время обучения в Бразилии у Амона Рибейро. Успокаивает разум во время долгих ритуалов и делает возможным долгие погружения в транс. <br>

&nbsp;&nbsp; ✢ <a href="https://forumupload.ru/uploads/0010/52/3b/2/442527.jpg">Черный ворон</a>, расправивший крылья на внешней стороне правой ладони. Большую часть времени скрыта чарами. Сделана зимой 1974 года самим Рудольфусом. Для ее нанесения была использована кровь Рабастана и Беллатрикс, такие же татуировки у жены и брата. С помощью магии крови удалось связать три ворона. Если на татуировку попадет кровь владельца, то две другие татуировки приобретают определенный цвет (синий - Рудо, желтый - Баст, серебристый - Белла). Таким образом в случае опасности достаточно капнуть свою кровь на тату, двое других будут знать об опасности.
    <br>

&nbsp;&nbsp; ✢ <a href="https://forumupload.ru/uploads/0010/52/3b/2/469803.jpg">Темная метка</a> на внутренней стороне предплечья левой руки. В неактивном состоянии слабо различима на коже, активная же - угольно черная. Знак принадлежности к Ближнему кругу Темного Лорда и способ его связи со своими сторонниками. <br>

&nbsp;&nbsp; ✢ <a href="https://forumupload.ru/uploads/0010/52/3b/2/326318.jpg">Уроборос с древом</a> на все правое плечо. Самая массивная татуировка. Сделана в Лютном у Скаррса.    <br>

&nbsp;&nbsp; ✢ <a href="https://forumupload.ru/uploads/0010/52/3b/2/957121.jpg">Русалка</a> на голени левой ноги. Сделана в 1978.  <br>

&nbsp;&nbsp; ✢ <a href="https://forumupload.ru/uploads/0010/52/3b/2/358386.jpg">Полная луна из полумесяцев</a> на левом боку. Сделана в 1973 году после ритуала принятия Беллы в род, татуировка закрывает шрам на боку от кинжала.   <br>

&nbsp;&nbsp; ✢ <a href="https://forumupload.ru/uploads/0010/52/3b/2/860750.jpg">Татуировка на спине</a>. Сделана в 1975 году у Скаррса. <br>

&nbsp;&nbsp; ✢ <a href="https://forumupload.ru/uploads/0010/52/3b/2/840571.jpg">Сердце и меч</a> на правом бедре. Сделана в 1971 году.  <br>

&nbsp;&nbsp; ✢ Надпись "the best brother in the world is Basty" на левой ягодице. Была сделана Рабастаном весной 1965 года, пока Рудольфус спал беспробудным сном.  <br>

&nbsp;&nbsp; ✢ Надпись "Arden" мелким готическим шрифтом на левой стороне груди. В честь нерожденного сына.  <br>

</div></div></div><div class="t1tab"><input type="radio" id="t1tab-2" name="t1tab-group-1"><label for="t1tab-2" style="width:208px;">биография</label><div class="t1content"><div class="t1stuff1"><div class="t1h2">биография</div><div class="t4">once I was twenty years old, I only see my goals, I don't believe in failure cause I know: the smallest voices, they can make it major.</div>

<div style="margin-left: 180px">&nbsp;&nbsp; Слепые блуждают <i>ночью</i>.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp; Ночью намного проще<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;  перейти через площадь.<br>
&nbsp;&nbsp; Слепые живут  <i>наощупь</i>,<br>
трогая мир руками, не зная света и тени<br>
&nbsp;  и ощущая камни: из камня делаю<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;      <i><b><font face=Georgia>стены.</font></b></i></div><br>

Когда я приходил на берег мыса Лэндс Энд, освещенный тусклым светом луны и звезд, и наблюдал за темной водной гладью в шаге от бездны, призраки прошлого каждый раз вырывались наружу, точно цепные псы, почуявшие кровь. Но лишь в последний миг жизни я почувствовал их хриплое гнилое дыхание.<br><br>

Я старший сын Зектуса Лестрейндж и Плациды Кэрроу. Мой отец был старшим из двух сыновей Банифациуса Лестрейндж, ставший главой рода в молодом возрасте — мне не было и четырех лет. "Мой наслееедник" — часто шипел он, излишне грубо проводя шершавым пальцем по моей щеке. А мать была внучкой самого Леандера Кэрроу, одного из самых лучших дуэлянтов своего времени. Род палачей с кроваво красными рубинами, моя любимая мать взяла от них слишком мало, оставшись прекрасной красной розой без шипов. <br>
Толстые каменные стены старого замка на мысе Лэндс Энд, пропитаны магией, что творилась там не одно столетие - магией столь темной, что тяжелая, давящая атмосфера сочится из всех щелей, окутывая своими щупальцами каждого жильца. Для урожденных Лестрейндж эта магия словно колыбель, она обвивает почти ласково, признавая своих по крови, для прочих же — страшный незримый враг, сводящий с ума. Не даром многие жены, надевшие фамилию Лестрейндж как одно из платьев — не приняв ее кожей, таяли на глазах и с расширенными от ужаса глазами срывались с мыса Лэндс Энд — прочь от замка, где кто-то все время следит. Не даром мой род называют родом утопленниц — по семейным преданиям не одну девицу поглотилы разбивающиеся о скалы волны океана. Тайна утопленниц — дела давно минувших дней, но истории и легенды все ещё будоражат сознание невест, что собираются войти в род Лестрейндж. <br>
Я часто сидел на кровати матери и слушал ее истории о великих волшебниках прошлого и с интересом разглядывал красочные картинки сражений. Бывало мать резко захлопывала книгу, обнимала меня тёплыми руками и пела песню морских сирен, что зовут к себе сестрицу: <br><br>
<i>&nbsp;&nbsp;  Красавицы-девицы, давно известно нам<br>
    &nbsp;&nbsp;   Лишь сестра нам дарит волю, так скользящая по волнам<br>
    &nbsp;&nbsp;   Моё сердце так тоскует, ни к чему мне денег звон.<br>
    &nbsp;&nbsp;   Лишь девичий стан меня утешит, ведь дороже злата он.</i><br><br>
Голос матери был высоким, а ее манера пения нежной и убаюкивающей. Не раз я засыпал в ее объятиях. Мне никогда не приходило в голову, почему мать позволяла засыпать в ее спальне и не относила ни меня, ни Баста уже после в детскую. Отец же редкий гость в моем окружении до семи лет. А когда его фигура появлялась на пороге детской, то вскоре исчезала, ограничившись ничего не значащими фразами и жестами. Куда более значимой фигурой стал мой дядя — Ригарт Лестрейндж, который вернулся в Англию спустя несколько лет, проведённых зарубежом. От него обычно пахло хвоей и морем, а для нас с братом у него всегда была горсть лесных орехов. В детской он задерживался, показывая с помощью магии импровизированные представления о своих приключениях в море или диких джунглях. А я внимательно слушал, не сдерживая вопреки обыкновению восторженных восклицаний в самые напряженные моменты повествования. Иногда я замечал, как тепло улыбалась мать, слушая эти истории, и оттого все сильнее ждал следующего визита дяди. Не смотря на его широкую улыбку и фривольные манеры, было в его взгляде то, что заставляло меня моментально угомонить свои чересчур настойчивые просьбы о продолжении, едва он заканчивал историю. За добродушием Ригарта скрывалась сила духовная и магическая, куда более сильная, чем у моего отца. И это чувствовали все. <br> <br>
К шести годам распорядок моего дня кардинально изменился. Большую часть дня я занимался с гувернером: постигал арифметику, чтение, письмо, грамматику, а позднее - историю, литературу, языки и основы магических наук. За 5 лет вплоть до поступления в Хогвартс только у меня сменилось около 6 гувернеров (счет Рабастана был более впечатляющим), и все как один просили о смене режима преподавания — без проживания. Я прятал улыбку, когда гувернер нервно оттягивал воротник рубашки и вздрагивал от каждого скрипта — я знал, что скоро и он попросит об увольнении. Мне нравилась эту тенденция, каждый новый человек обладал новым запасом знаний в той или иной сфере. И когда я чувствовал, что выжимал все самое интересное из одного преподавателя, вскоре появлялся другой. В отличии от своего младшего брата я спокойно высиживал все время занятий, но вряд ли был удобным учеником — задавал много вопросов, ответы на которые педагогам приходилось подбирать. Любознательность всегда была мне свойственна. <br><br>
Первое проявление магии я ждал с шести лет, мать рассказывала, что обычно это случается внезапно, когда чего-то боишься или злишься. Но мои собственные эмоции редко выходили за пределы обычного — страшный и мрачный для педагогов Лестрейндж Холл был для меня теплым домом, мне нечего было бояться, а причин сильно злиться не было и вовсе, я всегда находил решения и умел ждать. Но не зря говорят, мечтай осторожно — можешь это получить. <br><br>
В ночь на день моего седьмого дня рождения, я проснулся среди ночи от резкого звука подобно треску ствола дерева после удара молнии.  Со свечой в руке я вышел в темный коридор, вслушиваясь в оглушающе громкую тишину. В конце коридора в полоске тусклого света танцевали тени. Застыв на пороге комнаты матери, я увидел, как мужчина в черном камзоле прижимает мою мать к постели, крепко сжимая ее запястья. Ее сдавленный крик едва различимый сквозь черную ленту, что обмотана вокруг ее рта. Босые ноги, что отчаянно брыкаются. Свеча выпадает из рук, и я бросаюсь в глубь комнаты в инстинктивном порыве. Впервые я чувствовал, как неистово стучит кровь в жилах, как спазм скручивает желудок. Все, что я хочу — отбросить мужчину подальше, вцепиться в его горло. Миг — его жилет загорелся ярким пламенем, и я узнал в этом человеке своего отца. Его рот оскален, а во взгляде бликами огня сочится неистовая ярость. Его спущенные штаны и задранные юбки матери, оголенная грудь с кровоточащими царапинами — мне не удалось забыть эту картину даже спустя время. Зектус кричал от боли, скатываясь на пол, тонкие длинные пальцы тянулись к волшебной палочке, но я опередил. Но вместо того, чтобы протянуть ее вопящему отцу, кинул палочку в дальний конец комнаты и выбежал из спальни под истошный крик. Озноб пробирал до костей, а голова разрывалась от нестерпимой боли. В комнате спасительная темнота укрыла меня словно покрывалом, заглушила все звуки. Ужас пережитого застилал все иные чувства, которые рвались наружу, оттого не заметил, как неизвестное темное чувство засело в моей душе, пустив прочные корни. На утро жилое крыло Лестрейндж Холла пропитано запахом трав и целительных настоек. Прибывший целитель всю ночь обмазывал спину отца толстым слоем пахучей мази. Утром облокотившись на дверной косяк комнаты отца, я размышлял о том, что ни о чем не жалею. И даже спустя несколько часов, когда Зектус сумел встать на ноги и в темном подвале раз тридцать прошелся жесткой розгой по моей спине, вдоволь насладившись моими криками, даже тогда я не жалел. Опираясь ладонями о каменную стену и превозмогая боль, я улыбался. Сдавалось мне, что отцу было во много раз больнее, сгорая заживо. Он не смел делать больно матери. Не смел.  <br><br>
То раз был единственным, когда Зектус применял грубую силу по отношению ко мне — зацикленность отца на позиции наследника попахивала жуткими комплексами. Это чувствовалось на уровне интонаций и реакций. Каждый раз, когда Зектус заговаривался и уходил дальше от темы повествования, я улавливал моменты, на которых он вдруг останавливался и переводил тему. К десяти годам я уже задавался вопросом, почему главой рода стал именно мой отец, а не дядя. Прадед Бертранд Лестрейндж, у которого я иногда гостил, бывало забывался и говорил, что жалеет о будущем рода Лестрейндж и о своем решении. Я догадывался, что было в том нечто интересное. Постепенно отец и дядя посвящали меня в теоретические основы магии, которую практиковали наши предки, которую предстояло постичь и мне, когда стану старше — темную ритуалистику. Словно приоткрылась вуаль, за которую я давно мечтал заглянуть. <br><br>
С восьми лет мать и отец стали брать меня с собой на различные светские званные обеды и выставки. Предполагалось, что на них я ближе познакомлюсь со сверстниками, заведу хорошие отношения с такими же чистокровными волшебниками, которые пригодятся во взрослой жизни. Будь моя воля — оставался бы дома с Басти, но никак не выказывал своё пренебрежение другими людьми. Напротив — раз уж все равно приходилось общаться с незнакомцами, то прилагал максимум усилий, чтобы узнать их лучше. Пока родители общались со взрослыми, я придумывал занимательные игры для себя и других детей. Мы играли в пиратов, попросив взрослых наколдовать нам шляпы и деревянные шпаги, в тихую соревновались в магических умениях: кто мог по желанию поменять цвет ботинок, а кто — заставить кота взлететь на ветку дерева. Если подумать, мне в самом деле было весело. <br><br>
На мой одиннадцатый день рождения я получил письмо из Хогвартса. Я ждал его, ведь оно предвещало скорую покупку собственной волшебной палочки. Перед отъездом в Хогвартс мать в очередной раз слегла с затяжной простудой — слишкам часто она стала болеть, это беспокоило меня, не хотелось и оставать брата одного. Но разве был выбор? Распределяющая шляпа громко оглашает «Слизерин», едва касаясь моей головы — ожидаемо. Среди однокурсников много знакомых лиц — уже встречались на тех самых родительских обедах. Среди них и Пакстон Нотт, с которыми я делил одну комнату. Деметра Паркинсон на одном со мной курсе, Керридвен Фоули на курс старше. Позже на Слизерин поступил и Ниалл Флинт. Мне не составляло труда найти общий язык с людьми своего круга —  можно ограничиться банальной учтивостью и снова уткнуться в книгу, присланнную дядей. За все годы моей учебы я особенно сблизился только с Флинтом, тот так же, как и я питал нездоровый интерес ко всему новому и необычному, не взирая ни на какие ограничения. Если его интересовали вещи материальные, такие как магические предметы, то меня — явления и материи, что нельзя потрогать руками. Я писал брату каждую неделю, справляясь о здоровье матери — та завела привычку лгать о своём реальном состоянии, словам Баста же привык доверять. После Лестрейндж Холла Хогвартс показался мне слишком чуждым. Мне было непривычно делить комнату с кем-то, кроме Баста. Непривычно завтракать вместе с кучей людей. Не комфортно сидеть на уроке, где внимание преподаватели отдано не одному мне. Сдвоенные уроки с другими факультетами были настоящим испытанием. Грязнокровки, ахающие при любом проявлении магии, невоспитанные зазнайки, прыгающие на скамейках лишь бы первыми дать правильный ответ на простой вопрос, шумные болваны, пытающиеся казать крутыми. Я презирал всех подобных им. Но далеко не всегда тратил время на выказывание своего «фи» каким-либо образом — много чести. В Хогвартсе я четко ощутил, почему общество делится на слои и почему чистокровные предпочитают заключать браки с людьми своего круга, очень многое решают ценности и воспитание. В моем случае родители уже заключили помолвку с одной из дочерей Блишвик, ещё до поступления в Хогвартс. Относился к этому ровно. <br><br>
В учебе я не бежал за высшими баллами, не стремился быть первым, а преследовал свои собственные цели и углубленно изучал лишь то, что мне было по-настоящему нужно или интересно. Заклинания и Трансфигурация мне были нужны, Защита от темных искусств была интересна своей изнаночной стороной настоящих темных искусств, зелья мне было не столь интересны, но я буквально заставлял себя вкладываться и в этот предмет тоже — все из-за Напитка живой смерти, о котором я услышал от старшекурсников. Но его изучали после сдачи СОВ, и я ждал этого несколько лет. Мне было любопытно. Профессор Слагхорн был прекрасным деканом и преподавателем, несмотря на его смущающие манеры добродушного старика. Приглашение вступить в клуб Слизней было принято с надлежавшей учтивостью. Слагхорн легко управлял информацией, которую получал из первых рук при множестве свидетелей. Удивительно, как он у всех на виду расколол Флинта на тему нового изобретения Флинта-старшего. Хитрец и у меня пытался выведать секреты рода Лестрейндж, но я вовремя переводил темы на скульптуры и новые приобретения отца для нашего аукционного дома. <br><br>
Рождественские каникулы четвертого курса — худшее воспоминание. Басти перед самым моим приездом писал, что мать совсем плоха. Эта странная болезнь будто пожирала ее изнутри, но я гнал прочь самые страшные мысли. На вокзале Кингс-кросс меня встречал очередной гувернёр Баста — отца не было в Лондоне. Второй этаж Лестрейндж холла оказался пропитан запахом эликсиров и трав. Липкая тягучая атмосфера стояла в комнате матери, запах затхлый, несмотря на приоткрытое окно в конце декабря. Я, так увлечённый тайной смерти стоял на коленях у кровати матери, не в силах был остановить неизбежное. Ее последний вздох и рука безжизненно опустившаяся на кровать. От безмолвного крика закладывает уши, и я отчаянно цепляюсь за холодную руку матери. В доме больше нет никого, кроме меня, брата и пары домовиков. Жуткая ночь рядом с безжизненным телом матери, не пролитые слезы жгли глаза, а в мыслях формировалось страшное принятие неотвратимости смерти, ее величия и беспощадной натуры. Отец вернулся днём на следующий день после смерти матери — он долго сотрясался над ее телом, проливая слезы и что-то тихо шепча. Он приподнимал рукава ее ночной сорочки, будто бы искал что-то, или в следствие жуткого горя — я не знал. Баст почти маниакально уверял, что в смерти матери повинен отец, казалось, только моя рука останавливала его от того, чтобы наброситься на отца. Нет доказательств, нет никаких улик, Зектуса даже не было дома, а вот долгая болезнь матери вкупе с семейными преданиями о жёнах семьи Лестрейндж... расклад в пользу последнего. Мне удалось убедить брата отказаться от бездоказательных обвинений, заставил пообещать, что более не поднимет этой темы. И хотя я доверял интуицию брата и не отбрасывал его обвинения в сторону отца — он видел гораздо больше, пока я был в Хогвартсе. Тем не менее я предпочёл скрыть свои мысли, зная импульсивный характер Рабастана. Мы были детьми. И при желании Зектус мог закрыть нам рты навсегда и тогда уже ни о каком поиске доказательств не было бы и речи.  Я умел ждать. Впереди были долгие годы и мучительные попытки связаться с единственным человеком, кто знал правду — с моей умершей матерью. <br><br>
В мрачных подземелья Лестрейндж Холла я бывал не раз, но только в малой их части. Там, куда привел меня дядя, постаревший после смерти матери на несколько лет, я еще не бывал. Тяжелая металлическая дверь толщиной около 3 футов служило преградой к огромному помещению, куда большему главного холла замка. Сотни свечей висели под потолком, а на стенах были развешаны массивные карты, какие-то чертежи. Здесь было великое множество всяких мелких атрибутов, вроде странных масок, ужасного вида кукол, не имевших ничего общего с куклами девчонок. Черный атлас полностью закрывал часть стен возле окна. Мы были на втором уровне подземелий и здешние окна и вид на океан за ними были не более чем магической имитацией. На каменном полу везде были следы от полос — иногда кровавых или угольно черных. Та аура, что окутывала меня в Лестрейндж Холле, здесь, в этом подземелье ощущалось куда более явно. Мне хотелось остаться здесь подольше. С того времени отец и дядя постепенно обучали меня теоретическим основам ритуалистики, иногда на моих глазах проводили ритуалы сами — ясное дело, самые простые. Здесь же были собраны и книги, которых не было в общей библиотеке наверху — обтянутые темной кожей с пожелтевшими от времени страницами, некоторые их них были строптивыми и даже могли ввести в зачарованный транс того, кто возьмет их руки. Здесь было даже пара проклятых экземпляров, на обложках которых навсегда остались кровавые отпечатки неудачливых владельцев. Несколько лет мне было запрещено одному подходить к этим стеллажам и снимать замки — долгое время это делал только дядя, чтобы достать нужный мне экземпляр.  <br><br>
Мои занятия на каникулах остаются тайной от всех однокурсников. Я держусь все той же линии поведения, что и раньше, никак не выказывая и намека на то, что мне открылась совершенно удивительная и во многом все еще экспериментальная область магии, пусть я и был в то время всего лишь ее скромным учеником. Однако, изменилось что-то глубоко внутри, что не затрагивало внешний фасад наследника из чистокровной семьи. Меня невообразимо тянет ко всему пограничному, неоднозначному и пугающему для большинства моих сверстников. Умело скрываю в простом настое боярышника в высокой тонкой колбе пару десятков глаз воронов, что обитали возле тыкв Хагрида. Забавная декорация — читал, что у волшебников востока амулет из глаз обладает свойствами поглощать мелкие сглазы. Любопытно, любые ли глаза подходят для такого амулета. Соседи по комнате думали, что это стеклянные глаза из лавки старьевщика. Я не спешил развеивать их уверенность.<br><br>
На церемонии распределения брат наконец присоединяется ко мне за столом Слизерина. Вопреки моим опасениям, к Хогвартсу он привыкает довольно быстро и вскоре находит свои собственное место в стремительном течении учебных будней — моя протекция была ему ни к чему. Чем старше мы становились, тем менее незначительной становилась разница в возрасте. Баст был близок мне не только по крови, но и по духу. Ни с кем другим я не чувствовал настоящей общности, чтобы действительно цепляла. Нечто близкое я увидел в рисунках первокурсницы Беллатрикс Блэк. Мрачные тени и угольно чёрные карикатуры размытого ужаса, хотелось всмотреться в них подольше, но девчонка вырвала из рук листки и поспешила скрыться. Интересная барышня, однако жаль — слишком неприспособленный цветочек. У неё тоже не было шипов. <br><br>
Нотт все больше утягивает меня в разговоры о политике, но я и сам того жажду. Тема грязнокровки в кресле министра магии и его промаггловских законов не теряет актуальности и на старших курсах. До скрежета забавно, как наше общество пришло к такому. Защищать магглов от опасностей магического мира — что за чушь. Не те ли самые магглы перерезали друг другу глотки с десяток лет назади сбрасывали свои смертоносные изобретения на Лондон. Тех, кто отстаивал традиционные многовековые устои и принципы, при нынешнем министре магии называли устарелыми и нетерпимыми. А законы ваяли те, кто даже не удосуживался изучить историю магического сообщества (ведь все эти грязнокровки и им поддакивающие, наверняка, храпели на уроках профессора Бинса и сдавали наспех списанные эссе), понять причины принятых когда-то решений. Я видел во всем этом зачатки того ужасающего невежества, что творилось в недрах Министерства магии. В моем окружении тогда только глухой не слышал Его имени. Того, кто напротив говорил об истории, а политику Министерства называл разрушительной для истинных волшебников. Об этом человеке вскользь упоминал дядя и кое-что я уже знал. Я прочитывал газеты вдоль и поперёк, пытаясь отыскать следы деятельности того человека. Случались ли непредвиденные исчезновения или внезапная смена обстановки при принятии конкретного закона, какие скрытые последствия имели митинги. Нотт сидел за газетами вместе со мной. К моему шестому курсу образовался узкий кружок из нескольких слизеринцев, что разделяли общие взгляды на будущее магического сообщества. <br><br>
Летом перед седьмым курсом я отправился вместе с дядей в Бразилию, якобы для приобретения интересных экспонатов для аукционного дома — то предлог для чрезмерно подозрительного отца. Я ощущаю, как Зектус вопреки прошлым годам старается наоборот не привлечь меня к ритуалистике, а отдалить от неё. Пытается принизить мои первые успехи в ритуалах, отвергает все поправки, что я скрупулёзно записываю на краях уже исписанных пергаментов — дядя же напротив одобряет. Я позволяю себе иногда не скрывать тон, что сквозит презрением — уже понял, что отец попросту не может выйти за границы, обозначенные другими, боится сделать что-то новое. Его попытка унизить меня выдергивает из памяти ту мерзкую ночь и пламя, что обжигало его кожу. В Бразилии в недрах Амазонки я познакомился с хорошим другом дяди Амоном Рибейро. Смуглый, небрежно одетый, все его тело было покрыто магическими татуировками. Он станет моим учителем на следующие несколько лет. Амон в первый же день высмеял мою наглухо застегнутую рубашку с жилетом, я, не стерпев оскорбления, вызвал его на дуэль и проиграл. Амон изгибался словно змея, виртуозно уклоняясь от пущенных заклинаний и с легкостью колдовал в движении. Уже вечером, сидя у костра, я наблюдал за ритуалом и пытался подавить восхищение. Амон взывал к душе умершего товарища. Полтора месяца я, не взирая не усталость, чертил на песке сложные диаграммы, учился правильно использовать магию крови и изучал тонкости работы с душами умерших. Полетели к чертям все жилетки и застегнутые рубашки с отглаженными манжетами — просторная рубаха, накинутая на плечи, тканевая повязка повязанная на манер банданы, чтобы не получить солнечный удар, закатанные до колен штаны — предстань я перед братом в таком виде, он бы не узнал меня. Я понял принципы работы магии крови, проникся красотой линией чертежей, но сколько ни старался, вызвать душу той, что так желал увидеть вновь, не получалось — только блеклые тени были моей наградой. В конце моего пребывания в Бразилии застегивая наглухо рубашку и надевая запонки, я поймал себя на мысли, что был бы не против сменить все это на ставшую привычной свободную льняную рубаху, если бы не условности. Но из Бразилии я увозил не только знания и опыт, увозил свою первую магическую татуировку — трикселион у самого основания шеи. <br><br>
На седьмом курсе Офелия Блишвик цепляется за мою руку нарочито смущённо, стреляя глазами в кучку девчонок, стоявших у входа в Большой зал. Я был не прочь поиграть в предложенную ею игру — тем лучше, не получу кота в мешке, произнося свадебные клятвы. Если бы я знал, что вместо кота получи василиска, разорвал бы помолвку раньше. Офелия оказалась исключительной себялюбивой особой, переступающей через любые преграды ради получения желаемого — первое время это даже привлекало. Мы окончили Хогвартс вместе. И летом после выпуска ей вздумалось наконец посетить тот самый Лестрейндж Холл, в котором ей вскоре предстояло хозяйничать. Проведение тому виной или глупость Офелии, но никто не был извещён о приезде гостьи. Я целый день провёл в подземелье, пытаясь снова и снова вызвать душу матери. Удивительно, но к тому времени я мог вызвать душу деда Банифациуса, но не мать. Тогда я решил использовать магию крови, смачивая пальцы в таре с кровью я чертил линии на каменном полу и шептал заклинания. <br><br>
Не знаю, как Офелия оказалось в подземелье — домовик провёл или взыграло пресловутое женское любопытство. Ее визг разрушил таинство ритуала, тара с кровью опрокинулась на пол, покрывая собой все линии — жуткий вой пронёсся по всему Лестрейндж холлу, будто безумная душа билась о стены замка, сотрясая его. Мне пришлось насильно вывести Офелию наверх, и там она совершила самую большую глупость из всех — стала меня шантажировать в тот самый момент, когда мои глаза наливались кровью. Она называла меня безумцем, все твердила, что непременно расскажет о том, что я практикую запрещённые ритуалы, о том, что именно я проклял Томаса О’Мелли, который так рьяно выступал в защиту прав магглов. Своей тирадой она оскорбляла все, что было мне дорого — мой дом, мою семью, мои убеждения. Будь я старше, это знатно бы меня повеселило, но тогда я был ещё слишком молод, и моя непутевая невеста сумела сделать все, чтобы вывести меня из себя сразу после того, как разрушила весь ритуал. Смутно помню, как палочка оказывается в руке и с губ срывается проклятье. Миг — и она поднимается в воздух, крик тонет в хрусте ее костей. Она падает на пол безжизненной грудой с широко распахнутыми глазами. Я чувствую освобождение. На руках несу ее к обрыву мыса Лэндс Энд, легко прижимаясь губами к холодному лбу и сбрасываю в пучину волн. Ещё одна сестрица для сирен из песни матери. И только после меня накрывает сожаление. Зимой 1967 я уезжаю в Германию на обучение к Регулусу Блэку — снова дядя поспособствовал. Столь рьяное участие дяди в моем обучении я сперва объяснял родственными узами, но было в том нечто большее. Регулус казался мне самым таинственным человеком из всех, кого я знал. Он сидел вечерами перед портретом неизвестной мне женщины и казался донельзя потерянным. В его строгой библиотеке обнаружил книгу, страницы которой были перекрыты какими-то детскими каракулями, хотя детей у мистера Блэка не было, насколько я знал. Он был прекрасным дуэлянтом и возраст ни разу не сыграл ему в минус. <br><br>

По возвращении весной 1967 года я устраиваюсь в Отдел тайн, в комнату смерти. Сначала на должности стажера, а после — полноценного сотрудника. К тому времени я уже собирался примкнуть к Темному Лорду. Встреча с ним долгожданна. От него веет силой, уверенностью в том, куда он движется. Я поверил, что именно он выведет наше общество на верный путь, где никакие грязнокровки и им солидарные не посмеют продвигать мерзкие промагловские законы. Мы живем под гнетом Статута о Секретности, опасаясь тех, кому должно было бы знать свое место. Я чувствовал, что нахожусь на пике событий, которые вот-вот изменят историю. Рабастан все чаще стал поднимать темы о политике. Он горел так же, как и я, а быть может и больше. Чувствовал, что брат тоже примет вскоре темную метку и встанет рядом со мной плечом к плечу. <br><br>

Библиотека Отдела Тайн была без преувеличения впечатляющей. Книги на разных языках из разных эпох, были и те, расшифровать которые до конца никто не мог по сей день. Изучение Арки смерти, сотни опровергнутых гипотез, аморальных экспериментов (потому то и не говорят невыразимы о своей работе за пределами отдела) и до смешного мелких крупиц информации, ни я, ни мои коллеги двигались по синусоиде цикла жизни и смерти. Моя работа в Министерстве отличалась от личных экспериментов в подземельях Лестрейндж Холла — там я стремился зайти ещё в поиске ответов на свои вопросы. Все больше усилий требовалось, чтобы поддерживать образ наследника семьи, посещая различные общественные мероприятия. Работа, многолетние попытки вызвать дух матери, собственные эксперименты, задания Темного Лорда и налаживание контактов с нужными чиновниками. Я торопился жить. Весной 1971-го в аукционном доме новые поступления — мне и Рабастану должно было быть там. Обменявшись хотя бы парой реплик с большинством гостей, восхитившись красотой как минимум пятнадцати дам, я уже собирался по обыкновению тихо исчезнуть, но новый лот приковывал взгляд. На колоритном полотне был изображён смуглый мужчина точь-в-точь Амон, вот и его необычная татуировка черепахи. Он год назад отправился путешествовать в поисках нового дома и погиб в южных широтах, попав в смертельную ловушку на раскопках. Не отрывая взгляда от картины, поднимаю номерную карточку и спустя несколько минут торгов картина моя. Не техника завораживает, но цвета, манера и подтон. Знакомое чувство близости возникает у меня, но не вспомнить откуда. "Momento mori, учитель" — шепчу его излюбленную фразу, вешая картину в своем логове. Эта картина будет висеть в подземелье Лестрейндж Холла ещё многие годы — придёт время и только она удержит меня от полного погружения в пучину беспамятства. <br><br>

В июне того же 1971 года я впервые за многие годы принимаю приглашение на церемонию похорон Релугуса Корвуса Блэка. Иного шанса попрощаться с наставником и другом у меня не будет, лишь поэтому облачился в черную мантию и ступал туда, где туманным утром собрались практически все сливки общества. Запах дорого парфюма перемешивался с запахом сырой земли. Громкие слова, показные слезы. Мне были противны все эти посмертные церемонии еще с похорон матери. И дело вовсе не в искренности. Граница между жизнью смертью четкая и простая. Смерть не требует церемоний, не требует проводов, рыданий и громких слов. Смерть проста. Поэтому так дики для меня высокопарные речи Арктуруса Блэка — будто бы тост произносит. Будь иной шанс, попрощался бы с Регулусом один на один. Лишь к одной фигуре возвращается мой взгляд. Горе Беллатрикс Блэк выражено лишь в горькой складке в уголке губ и взгляде, ни в чем более. Ее горем я отчасти был заворожен. <br><br>

Осенью того же года я в сотый раз пробую провести ритуал и вызвать душу матери и впервые это удается. Бледная полупрозрачная тень, я заново вспоминаю лицо, которое начал забывать. Ее губы шепчут "кабинет" и взгляд упирается в потолок. Кабинет отца я обыскиваю в спешке, но нахожу тайник, в нем вещи матери — ее жемчужное ожерелье, склянки с этикетками лекарств, что она принимала от своей простуды, ее волосы и кровь. Там же вырванная страница из книги и описание ритуала, что высасывает жизнь медленно и мучительно. Рабастан был прав. Теперь у меня были доказательства того, что Зектус виновен в смерти матери. Столько лет я глушил в себе желание убить отца, с той самой ночи, когда он почти сгорел заживо. Эти видения преследовало меня во снах довольно часто и, просыпаясь, был разочарован. В очередной ссоре Зектуса с Бастом (отец узнал о Темной Метке младшего сына) я увидел возможность. Мы с братом вдвоем готовили тот же ритуал с вырванной из книги страницы. Баст варил зелье, я изучал ритуал и само проклятье. Мы не сомневались ни на мгновение. Свой подарок отец получает аккурат на Рождество 71-го. Его впалые щеки ещё больше подчеркивают острые скулы, а хриплый кашель — единственный звук в мрачной тишине его комнаты. Мы с Бастом стояли по обе стороны от его кровати и по взгляду отца понимали — он понял. В очередной раз убедился, что перед лицом смерти не все равны. Моя мать держалась из последних сил и уверяла, что все будет хорошо, хотя думается мне, холодный страх пронизывал ее душу. А отец, всю мою жизнь пытался казаться могущественным волшебником, достойным главой родной — перед лицом смертью он был всего лишь дрожащим от страха стариком, цепляющимся за свою жалкую никому не нужную жизнь. Я постарался, чтобы в последний миг перед смертью он снова увидел лицо своей жены. Позиция главы рода Лестрейндж переходит ко мне, дядя сам отказался по причинам мне не понятным. Аукционный дом отходит под протекцию Баста, все же удалось его уговорить, я доволен его успехами как в борьбе на стороне Темного Лорда, так и в делах аукционного дома. Он — моя семья. <br><br>

Летом 1972 года я отправился в Индонезию по заданию Лорда. Для отдела тайн эта поездка связана с исследованием происхождения араки смерти — удобный повод. Моей напарницей в этом задании становится Беллатрикс Блэк — эта знакомая мне девушка довольно быстро приблизилась к Лорду и вошла в круг его доверенных сторонников. Впервые увидев ее на собрании Ближнего круга, я был поражён тем, как она изменилась — не внешнее, скорее внутренне. Острый взгляд, резкий голос, самоотдача. Та бледная роза открасила шипы и наполнила их ядом. В Индонезии я узнал ее лучше. Ее двойственная натура привлекала меня, словно загадка, что мне предстоит разгадать. При всей ее внешней хрупкости, она не раз доказывала — с ней стоит считаться. В сражении Беллатрикс органична, как органичен первый луч света на горизонте или как волна, набегающая на один и тот же берег. Ее тёмная ярость, ее неподдельный интерес к истории и к родовым легендам и ее стремления — я влюбился во все это. Она будто была создана для меня — такое единение вкусов, взглядов, душ. Я уже тогда представлял ее своей женой, представлял, как соленый ветер с мыса развеваете ее волосы, как она останавливается у портретов предков и интересуется его историей. Для неё, искренне желавшей стать частью рода, я готовил совершенно иной ритуал для принятия в род. За всю история рода Лестрейндж его проводили всего 6 раз и в 4х случая невесты умирали или сходили с ума. Я колебался. Несмотря на мою подготовку, несмотря на изменённые детали специально для Беллы, гарантий не было. Ритуал был призван изменить покровительствующую родовую магию семьи, в которой девушка была рождена и заменить ее родовой магии супруга. Но Белла настояла, убедила — мрачная решимость сквозила в ее взгляде. Мои руки дрожали при каждом ее вскрике, но я продолжал вырисовывать знаки на ее теле. Наша кровь смешалась в каменных углублениях грота под самым поместьем. Беллатрикс впервые почувствовала, какого это ощущать Лестрейндж Холл своим настоящим домом. Для меня не было большей награды. Через год женится Рабастан на девушке из рода Роул. И я замечаю, как сильно цепляет Баста отказ его невесты пройти тот же ритуал принятия в род. Наблюдая со стороны, я не вмешиваюсь в личную жизнь брата. <br><br>

В самом начале 80-х Темный Лорд как никогда силён, мы все предвкушали скорую долгожданную победу. Все рухнуло в один момент в ноябре 81-го. Он исчез. В небо запускали фейерверки те волшебники, что буквально вчера тряслись страха в своих домишках. Рабастан метался раненым зверем, и мы с Беллой, прихватив с собой младшего Крауча, последовали за ним к Лонгботтомам. Крохи сведений о пророчестве — все, что у нас было. Их крики не приносят мне обычного удовольствия — мне нужны ответы. Но чем дольше длится пытка, чем громче становятся крики, тем яснее я понимаю, что Лонгботтомы ничего не знают. Не найдя ответов, у нас больше не было шанса найти их где-то ещё — Авроры окружили нас, не пробиться. Сидя в сырой камере, я слышал, что многие из ближних соратников Темного Лорда предали его — не по примеру ли Люциуса остальные нагло врали о Империусе. Трусы. Моя вера в Лорда была непоколебима, и я был уверен, что тот просто не мог умереть, не от руки сопливого ребёнка. Я крепко обнимал жену за плечи все эти долгие 13 лет. Забыл вкус нормальной еды, забыл о том, как красив закат на горизонте океана, я уже почти не помнил, как мы с братом бегали по Лестрейндж холлу детьми. Пустота в мыслях образовывается спустя 6 лет заточений наедине с дементорами. Я привык к безумным крикам из соседних камер, привык к мерзкому хрипу дементоров, что высасывают любые мои эмоции. Внутри меня разрастается тягучее тлеющее безумие, что не находит выход. Жена и брат — это все, что удерживает мое сознание на зыбкой грани. Я просыпаюсь от мучительного сна, когда чувствую жжение тёмной метки на левом предплечье. Мысль, что Темный Лорд вернулся острым лезвием врывается в истерзанное сознание и жуткий смех, сдерживаемый несколько лет, наконец вырывается из горла. <br><br>

Я ступаю на порог родного поместья, что сумел сохранить дядя (защитные чары не позволили Министерству наложить лапы на поместье), вместе с Беллой и Бастом. Прикасаясь к стенам, впервые за долги годы чувствовал себя чуть более живым. Многое было не вернуть. Я был рад возвращению Лорда, но улыбались одни лишь губы — ни душа. Я тону в пучине собственного безумия, оно накатывает столь резко, что контролировать его невозможно. Возможно, мир навеки стал для меня серым. Чрезмерная забота Беллы для меня в тягость — любая вспышка злости оборачивается еле сдерживаемой волной ярости. Мои пальцы ещё никогда настолько сильно не впивались в ее кожу, никогда раньше мне не хотелось разорвать ее на куски. В меркнувшем сознании я каждый раз прошу ее уйти, но она никогда не слушается. А ее страшного вида синяки — болезненный укор для меня. Ухожу я. Ухожу туда, где мне нет нужды все контролировать. Все чаще я засыпаю в своём логове в подземелье и разговариваю с одним лишь портретом Амона. Рабастан единственный, кто знает, насколько все плохо. Только его зелья и помогают мне спать без страшных криков, где я убиваю вновь и вновь женщину, до боли похожую на Беллу. Я изучаю книги и пытаюсь вернуть себе контроль над собственным разумом, да и зелья Баста очень помогают. Но я все ещё видел те сны, пусть уже и не такие яркие. Я закрываю дверь своего логова перед носом Беллы, больше всего страшась исполнения своих снов. Когда-то я уже убил женщину, которую почти назвал своей женой. Белла же была мне куда больше, чем женой — незаменимой частью меня.<br><br>

Около года мне понадобилось, чтобы вернуть себя прежнего, осталось разобраться с проклятыми снами — я занимаю комнату, принадлежавшую отцу. Задания Темного Лорда — нить, за которую я вначале цепляюсь как оголодавший пёс. Я все ещё горю этой борьбой, не взираю на цену, что уже заплатил — от того лишь сильнее желание победы. Но все чаще задаюсь вопросом, а боремся ли мы за те же ценности, что и 15 лет назад? Слепая зацикленность Лорда на мальчишке — не из-за этого ли мы все потеряли тогда? Все чаще задаюсь вопросом, а за тем ли человеком я иду, что поразил меня в юные годы? Я все ещё хочу изменить наш мир и вырвать с корнем промаггловскую терпимость, идеи смешения культур.  Министерство почти у нас в руках, но ряд оплошностей ставит все под удар. <br><br>
В 1998-ом свет меркнет. Я долгое время жил во тьме, я привыкал к ней, и в конце концов тьма стала моим миром.

<br><br><div class="t1h2">личность</div><div class="t4">well you can hide a lot about yourself, but honey, what're you gonna do? we are all a bunch of liars. tell me, baby, who do you wanna be?</div><br><table width="100%"><tr><td align="center" width="50%"><div class="t1">– мечты –</div></td><td align="justify" valign="top" width="50%"><div class="t1">– страхи –</div></td></tr><tr><td align="justify" width="50%">

Отменить все промаггловские законы, восстановить историческую ценность чистокровных семей. Мечтает о счастливой жизни с Беллой и Рабастаном. Мечтает раскрыть тайну Арки Смерти и сказки о Дарах Смерти (есть ли в самом деле некое воплощение смерти как существа или явления). Мечтает о сыне, который мог бы продолжить род.

</td><td align="justify" valign="top" width="50%">

С 1995 боится убить Беллатрикс собственными руками (из-за кошмаров, в которых он ее убивает). Боится, что Рабастан попадёт в передрягу, из которой уже не сможет выбраться (от того смотрит на тату ворона на ладони).

</td></tr></table><div class="t1">– способности –</div>

Специалист в темной магии, тёмной ритуалистике и магии крови. Обучался с юности и постоянно практиковал эти направления магии, а также изучал теорию. Создал несколько собственных ритуалов и проводил эксперименты с созданными до него (некоторые улучшил). <br>
Владеет невербальной магией на среднем уровне — некоторые часто применяемые заклинания прекрасно исполняет, не произнося из вслух. <br>
Прекрасно знает структуру человеческого тела. С 1979 года поводил эксперименты на трупах, пытаясь вернуть душу умершего в тело, но ни один эксперимент не удался. <br>
Знает языки (французский, люксембургский и частично потругальский), в том числе и древние (египетский и латынь) — знает системы иероглифов и на этой основе может примерно понимать схожие символы. <br>
До 1981 года делал небольшие фигуры из мрамора — увлечение, которое передал ему дядя. <br>
В преимуществах давление силой, нежели ловкость — привык больше идти напрямик с щитовыми чарами, чем выделывать кульбиты уворотов. Предпочитает использовать сразу одно мощное заклинание череде мелких.<br>
Обладает хорошей зрительной памятью и запоминает все, что прочёл достаточно внимательно. <br>
Владеет аппарцией и полетами на мётлах (предпочитает аппарацию).

<br><br><div class="t1">– политические взгляды –</div>

Считает, что магглорожденные должны не отсвечивать. Ярый противник того, чтобы сохранение статута о секретности требовало от волшебников соблюдения все больших и больших ограничений. Он также открыто против того, чтобы магглорожденные занимали важные посты в Министерстве магии. По его мнению, те, кто изначально вырос совершенно в другом мире, с другими культурными ценностями не имеют права навязывать свои псевдоноваторские идеи на политику магического мира. Был доволен, когда Нобби Лич снял свои полномочия с поста Министра магии. Считает принятые промаггловские законы оскорблением и признаком невежества власти.

</div></div></div><div class="t1tab"><input type="radio" id="t1tab-3" name="t1tab-group-1"> <label for="t1tab-3"> об игроке</label><div class="t1content"><div class="t1stuff1"><div class="t1h2">подробней об игроке</div><div class="t4">it's your turn so take a seat we're settling the final score</div>

<div class="t1">– участие в сюжете –</div><center>

Весьма заинтересован!

<br><br><div class="t1">– контакты –</div>

АМС в курсе, если что обращайтесь к рогатому.

<br><br><div class="t1">– пользовательское соглашение –</div>

C правилами ознакомился, обязуюсь соблюдать. Здесь ставится подпись кровью и заключается Нерушимый обет.

<br><br><div class="t1">– полезная информация о вас –</div>

На первом поколении отыграть войнушку, попытки влезть в Министерство. Порасшифровывать очень странные лордовские книжки, высасывающие силы, и свалить все на сынишку Крауча. На втором поколении — попытка захвата Министерства, разочарование (или нет) в Лорде.

</center></div></div></div></div></div></div><div class="t2end1"><div class="t2end2">
Свет считает, что он быстрее всех, но он ошибается: <br> неважно, как быстро летит свет — темнота уже на месте и дожидается его.
</div></div></div>[/html]