Милорд вызвал ее лично к себе тем вечером.
— Беллатрикс, — его проникновенный голос касался ее костей, а она поднималась со своего глубокого и идеального в исполнении книксена, ступала к Учителю ближе — без разрешения садилась напротив Него, в Его присутствии. Таковы были их взаимоотношения.
Внимательные Его глаза сканируют ее лицо — то бледное и осуновшееся, истощенное. Милорд знает, что было — несколько месяцев Его длань, Его интрумент не свершал Его волю. Жестокое провидение, реалибитация — и теперь она была вновь готова выйти во мрак ночи, исполняя задание. И либо цель была сложна — потому встреча. Либо Он хотел увериться в ее нормализовавшемся состоянии лично — от Беллатрикс всегда требовалось точное исполнение. И она никогда не подводила.
— В ближайшие дни навести этот дом, — бледная рука даже не шелохнулась. Беллатрикс ощущает вихрь магии Его, заполнивший кабинет — на столике между ними материализуется конверт. Беллатрикс молча тянет к нему руку, берет его. — Распечатай позже.
Милорд поднимает взгляд своих глаз на нее. Что-то новое клубится в глубине Его взгляда — должно быть, результат новых риуталов. Беллатрикс не спрашивает.
— Те стены должны озариться кровью. Сотвори все, на что ты способна.
Вслух Беллатрикс Ему не отвечает — она касается лба ладонью. Странный жест, который символизирует нечто особенное между ними двоими.

Обратно домой Беллатрикс возвращается в молчании. Погожий июльский день скрывает свою красоту под серыми облаками — нет блестящего солнца, нет солнечных зайчиков, прорезающихся в коридоры Лестрейндж-Холла, освещающие редкую пыль картин и статуй. Можно дышать свободно.
Тихими тяжелыми шагами Беллатрикс ступает по залам родного Лестрейндж-Холла, что сейчас странным образом кажется ей пустым и далеким. Будто бы дом, в какой-то мере, тоже ощущает потерю — свернувшийся весь с себя, он оплакивает вместе с ней маленькое тельце хозяина. Недоношенному едва сформировавшемуся мальчику было предначертано перехватить знамя лорда Лестрейнджа. Не сложилось — Беллатрикс не уберегла. И теперь носила черное, пыталась свыкнуться и жить дальше.

Беллатрикс шаг замедляется постепенно — она останавливается возле одной из домашних гостиных, с которой связаны щемящие сердце воспоминания. Там она и Рудольфус. И все вокруг такое светлое, озаренное солнцем. И тепло, и весело, и счастливо. Все полны надежд и чаяний на будущее. Беллатрикс полулежит на диванчике, Рудольфус подле нее, на полу, на коленях. Обе его руки нежно и трепетно оглаживают его живот. Сын, — шепчут его губы не слышно. Рудольфус весь светится, кожа будто бы преисполнена внутренним сиянием, отблеском звезд. А Беллатрикс тогда неуемно смеялась, в ее глазах блестели застывшие слезы — счастье было перед ней, внутри нее.

Теперь было все иначе — грязью и тиной смазано было. Осталась соль и чернь. И горькое чувство потери и боли. Одиночества и чувства вины. Беллатрикс хотела этого ребенка. Хотела озарить руки мужа наследником, лучиться довольством при взгляде на них. В положении она гуляла по лесу близ Лестрейндж-Холла и воображение ее светлое, сконцентрированное на будущем, уже видело картины: как отец и сын прогуливаются по тропинкам, выискивают ракушки на берегу, плавают возле ритуального родового грота. Прижимая свои руки, поддерживая ребенка внутри себя, Беллатрикс дышала полной грудью и уже всем сердцем была там — в светлом будущем.

Будущего не случилось. Как и не откатилась она в былое прошлое. Нет, будто бы неведомые черти схватили ее ломкий стан и уволокли под воду, затянули в пучину, выбросили на берег уже совсем иного мира. Здесь, в этом мире, уже все было иным: Рабастан, спрятавший все купленные игрушки, плакал в тихомолку; Рудольфус ее сторонился, толи переживая горе, толи в молчании виня ее в случившемся. Беллатрикс здесь была одна, укутанная саваном кромешной тьмы — другая Беллатрикс. Не та, что прежде.

Дай Моргана ей слез сейчас — ей бы выплеснуть все то, что внутри, точит ее непереставая. Вот только это все глубже и глубже проникет в нее. Корежит ее до неузнаваемости. Навсегда. И Беллатрикс чувствует это — телом, духом, сердцем.

Поправив подол платья, Беллатрикс подходит к лестницам дома, поднимается. Краем глаза замечает картину, продолжающуюся вот уже несколько дней — там в далеке, по берегу моря, бредут две фигуры. Агата и Рудольфус.

Поджимаются раздраженно губы. Беллатрикс стоит посреди коридора и смотрет на далекие фигуры. Видит как полы платья Агаты развиваются от резких порывов ветра. А сердце Беллатрикс гулко стучит в горле.

Ей не хочется кричать или что-либо говорить сейчас — все что могло, уже излилось. Ей было непередаваемо мерзко, тошно. Не предательство происходило сейчас у нее на глазах — нечто более страшное и непростительное. То, что переменит жизни их двоих навсегда.

Беллатрикс ощущает, слышит звук шагов — рядом оказывается Рабастан. Беллатрикс не надо оглядываться, чтобы это понять. Рабастан уже близок сестры, он — свой, любимый. Чуткий, очень чуткий по натуре — он не прерывает разлитую тишину. И не касается ее — просто останавливается рядом. И молчит до тех пор, пока Беллатркис сама не переведет свой тяжелый взгляд на него. Вглядывается в него. Всматривается в него.

— Это же Рудольфус и Агата, Белла, — звучат его слова в ее ушах. Рабастан то сказал, когда она в первый и единственный раз поделилась с ним своими сомнениями, — они бы никогда, что ты. Беллатрикс тогда ничего не сказала в ответ — просто кивнула. Будто бы согласилась с очевидностью довода. Хотя на самом деле — нет.

— Ты до сих пор этого мнения? — эти мысли Беллатрикс никогда не озвучит. Она во всем том же опустошенном молчании поворачивается, проходит по коридору дальше — у нее много дел. Надо подготовиться к заданию.

.

На небосводе сияет луна. Беллатрикс глубоко вздыхает, прикрывает глаза. Позади раздаются приглушенные всхлипы, задушенный плач. Беллатрикс качает головой.
— Ну что же Вы, мои дорогие, — ее шепот матери, отчитывающей своих детей.
Беллатрикс оборачивается, и перед глазами картина, результат ее трехчасовой работы. У дальней стены комнаты сидит на стуле труп человека. Труп обнаженный, все главные кости скелета видны глазу, в них гвозди, пригвозждающие руки к подлокотникам. Грудная клетка раскрыта не фигурально — ребра спереди, обнаженные, служат постаментом иссохшим легким.
Ласковый и довольный взгляд Беллатрикс перемещается к объектам поближе: там родители, там их пятилетняя дочь в отдалении.

Беллатрикс улыбается — манкое выражение лица явлет в ней молчание уже нового толка. Ту Беллатрикс знают лишь немногие, большинство которых ею лично запытанные, убитые, стертые в пыль. Мученики ее несуществуещего религиозного культа.

Этой ночью ей хорошо. Этой ночью она чувствует небывалый приход — лицо озарется добротой терпеливого учителя.
— Ну что Вы, дорогие мои, — новые всхлипы женщины, глаза которой прикованы к тельцу дочери. Тельце еще дышит. — Кому еще посчастливилось вкусить самое ценное, что есть в этом мире, любимейшее сердца и духа.
Беллатрикс присаживается на корточки перед ребенком, часть ноги которой отсутствует. Не обрублена в кости или колене — нет мяса. Он в чьем-то желудке.
Нежными руками Беллатрикс притягивает девочку к себе, поправляет ее белокурые растрепанные волосы. Убаюкивает. Поднимает взгляд на ее родителей.
— Я дам свое слово, что ее сердце будет биться, если Вы ответите мне на следующие вопросы...
Глаза Беллатрикс блестят, вбиваются клином в своих жертв напротив. Надо бы их подогреть перед следующим блюдом.

.

Довольственными хищными шагами Беллатрикс довольная ступает по коридор Лестрейндж-Холла. Ее темные глаза с совсем иным выражением, ее скупые движения подобны подступи крадущегося паука. Краем глаза, в главном холее первого этажа, Беллатрикс замечает движение. Видит Рудольфуса.
Ее глаза загораются — тот смотрит на нее впервые за многие дни. Его шаги в ее сторону.
Беллатрикс криво склоняет в бок голову, выгибается, отступая назад, ладонью касаясь столба лестницы. Выгибает бровь. Икривляет в усмешке губы.